– Неправда, красавчик! Ты попросил у Него, чтобы та бабенка оказалась в твоей власти, – и Он это выполнил! А ежели ты с ней не можешь сладить – это уж не Его вина!

– Что же мне теперь делать? – воскликнул брат Бернар. – Я продал свою душу – но ничего не получил взамен!

– Нужно было получше подумать над своей просьбой! – ответила ему ведьма. – Впрочем, красавчик, погоди немного – может быть, я смогу тебе помочь…

Она сняла с огня котелок, зачерпнула из него деревянной ложкой, подула на дымящееся варево и, взглянув в самый темный угол своей каморки, позвала:

– Цып-цып-цып! Иди ко мне, моя крошка, иди ко мне скорее, матушка даст тебе поесть!

В углу раздался странный шорох, и оттуда, смешно переваливаясь, вышла огромная жаба. Во лбу ее горел тусклым красноватым огнем крупный неограненный рубин.

– Цып-цып-цып! – повторила ведьма и протянула жабе ложку со своим варевом. Отвратительное создание приблизилось, разинуло пасть и вылизало содержимое ложки длинным языком.

– Покушала, моя крошка? – умилилась ведьма. – Ну, коли покушала – поработай немного, помоги матушке! Ты знаешь, крошка, что мне от тебя нужно!

Она достала из своих лохмотьев знакомое инквизитору зеркало, поднесла его жабе. Жаба взглянула в зеркало, словно любуясь своим отражением, и вдруг принялась вылизывать его своим языком, как перед тем вылизывала ложку с едой.

– Вот так, крошка! – радостно щебетала ведьма. – Вот так, моя умница!

Брат Бернар с отвращением следил за происходящим. Ему хотелось немедленно уйти из ведьминого жилища, сбросить это наваждение – но он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Ведьма же, в умилении следившая за жабой, вдруг схватила зеркало и поднесла его к глазам инквизитора:

– Посмотри, красавчик! Вот что тебе мешает, вот что не дает тебе сладить с этой бабенкой!

Вглядевшись в зеркало, брат Бернар увидел в нем маленький золотой медальон с коптским крестом на крышке – тот самый медальон, который он видел на груди фрау Ситтов.

– Я так и думал… – прошептал инквизитор, вглядываясь в отражение. – Она… Маргарита говорила, что получила этот медальон от матери, говорила, что в этом медальоне хранится волос святой Урсулы, ее небесной заступницы…

– Она сама не знает, каким сокровищем владеет! – прокаркала ведьма. – Это очень старая вещь, обладающая огромной силой. Немудрено, красавчик, что ты не можешь ее одолеть! Тут и кое-кто посильнее тебя не справился бы…

– Но Он обещал исполнить мое желание! – напомнил брат Бернар. – Неужели Он нарушит это обещание?

– Не беспокойся, красавчик, все будет по-нашему! – заверила его ведьма, ласково погладив жабу. – Моя крошка поможет тебе! Только не даром, красавчик, не даром… Ты должен отдать мне эту вещицу! Эту чудесную старинную вещицу!

– Я отдам тебе все, что захочешь… – поспешно проговорил инквизитор. – Все, что захочешь!

– Слышала, крошка моя, что он сказал? – обратилась ведьма к своей жабе. – Ты будешь свидетелем его слов! Он не сможет отказаться от своего обещания, данного при таком свидетеле!

Инквизитор хотел что-то возразить ведьме, но слова застряли в его гортани, как рыбья кость, и ведьмина каморка закружилась перед его глазами, завертелась, как осенние листья, подхваченные холодным вихрем. Земляной пол комнаты закачался под его ногами, как палуба корабля. Брат Бернар хотел схватиться за притолоку, чтобы удержаться на ногах, но его тоже подхватил странный вихрь, закружил, втянул в невидимую воронку – и он проснулся на каменном полу своей комнаты.

Все тело его было пронизано мертвенным, могильным холодом – должно быть, оттого, что он заснул на камне.

Инквизитор поднялся, припоминая свой странный сон.

Впрочем, был ли это только сон? Он так ярко, так отчетливо видел жилище старой ведьмы, и жабу с рубином во лбу, и разговор, и обещание, которое дал ведьме…

Был ли это сон или наваждение, которое наслал на него Враг рода человеческого? Враг, с которым он, прежде верный слуга Церкви, заключил кощунственный договор…

Внезапно инквизитор почувствовал непреодолимое желание увидеть фрау Ситтов. Увидеть сейчас же, немедленно, не дожидаясь утра. Он одернул рясу, закрыв исполосованные плетью плечи, накинул поверх плащ с капюшоном и вышел из комнаты.

Спустившись по лестнице в подвал, он подошел к камере, где томилась обвиняемая. Перед дверью дремал дежурный ландскнехт. Услышав шаги, он вздрогнул, проснулся и схватился за меч, воскликнув:

– Кто идет?

– Свои! – ответил инквизитор и добавил условную фразу: – Все дозволено ради вящей славы Господней!

– Это ты, благочестивый брат! – ландскнехт узнал его и успокоился.

– Открой мне дверь, – приказал инквизитор. – Я хочу еще раз взглянуть на эту еретичку!

– В такой поздний час? – проворчал ландскнехт, но не посмел возражать и отпер дверь камеры.

Брат Бернар вошел внутрь и замер на пороге, невольно залюбовавшись спящей женщиной.

Маргарита спала в углу камеры, свернувшись калачиком на жалкой охапке полусгнившей соломы. Волосы цвета светлого майского меда были рассыпаны по ее плечам, грудь ровно вздымалась от легкого дыхания, нежный рот был чуть приоткрыт, губы шевелились, как будто она что-то шептала или молилась во сне.

Инквизитор почувствовал укол в самое сердце – острый укол жалости и в то же время желания, нестерпимой жажды обладать этой женщиной, обладать не только и не столько ее телом, сколько ее душой, ее мыслями, ее чувствами. Он хотел бы проникнуть в ее сны, в ее мечты, в ее самые сокровенные помыслы.

Фрау Ситтов пошевелилась во сне, едва слышно прошептала какое-то имя. О, если бы это было его имя, подумал брат Бернар, если бы она думала о нем! Но нет, это невозможно… если только Он, его новый хозяин, поможет ему…

Вдруг инквизитор почувствовал, что они не одни в этой комнате. Что здесь есть еще кто-то, кроме него и Маргариты.

Он испуганно огляделся – и вдруг увидел, что из дальнего угла камеры, из-под брошенной там мешковины медленно выползла, подтягивая белесые лапы, крупная бледная жаба.

Следом за первой жабой появилась вторая, затем третья, четвертая, и скоро десятки жаб, неторопливо переваливаясь, с потешной грацией уродства шествовали по каменному полу камеры, направляясь к спящей женщине.

Пораженный инквизитор следил за шествием жаб, не в силах сдвинуться с места, не в силах произнести хотя бы слово.

Позади прочих жаб ползла самая большая, самая уродливая, с неограненным рубином во лбу – та самая жаба, которую брат Бернар видел в своем удивительно реальном сне, та, которую в этом сне ведьма кормила своим колдовским варевом.

Вскоре жабы окружили Маргариту ровным кольцом, в котором был оставлен небольшой проход.

Жабья царица, увенчанная огромным рубином, подошла позже остальных, величественно проследовала через этот проход и подползла вплотную к спящей женщине.